Перстень с поля Куликова... Хроники шести судеб [2-е изд., доп.] - Валентин Осипович Осипов

Растите настоящими коммунистами. Хорошо учитесь. Путь к знаниям начинается с таблицы умножения и первого диктанта.

Часто говорят, что космический полет — это подвиг. А к подвигу готовятся. И на утренней зарядке, и за картой, и в походе, и в пионерском лагере…»

…К ухе не опоздали — подъехали на розвальнях. Встретились с владельцем лошадки и саней в лесу, когда уж далеко ушли от всех. Гагарина не узнали — шапка на бровях, воротник поднят, одет без городских примет. Попросились подвезти — хозяин поворчал и отказал: понять можно — незнакомцы. Но когда космонавт чуть притолкнул пальцем шапку к затылку, и открыл лицо, и улыбнулся — зазвали, немало смущаясь, что-де такая нехорошая промашка вышла. Он охотно согласился — поустал от топкого снега.

Тайная, хотя, кажется, совсем недолгая отлучка, конечно, встревожила. В дом к рыбакам никто не зашел, стояли у ворот, собирались в поиск. Нашелся фотоаппарат — соскочить с саней не успели… Хорошим, думаю, снимок получился.

Поутру, на вокзале, когда провожали в Москву, он, со всех сторон окруженный, кивнул нам с Кондрашовой, подозвал и спросил: «Как вышло выступление? Не подвел?» После конференции прошло два дня, а все, выходит, беспокоился.

30 января «Комсомольская правда» на первой странице напечатала отчет о смоленской конференции. Необычным он был — беседа с Ю. А. Гагариным:

— Юрий Алексеевич! Вы гость смолян…

— Не совсем так. Я сам из Смоленска. На родине я не чувствую себя гостем… Да и на конференции меня втянули в работу.

— Понравилась ли вам конференция? Какие качества земляков-комсомольцев вас особенно радуют?

— Ход конференции, лишенной той парадности, которая еще почему-то порой считается у нас показателем хорошего тона. Обстановка была такая, что хотелось работать. Мне как бы по-свойски сказали: «Давай, Юра, подключайся!» Меня затронул за живое тот серьезный разговор, который вели ребята не трескуче, не выпаливая заученные речи о процентах и надоях… Меня радует удивительно трогательная и глубокая любовь к своему краю, гордость за героическое прошлое и настоящее Смоленщины. Земляки, с которыми я встречался в эти дни, четко видят цель в жизни, не хлюпают и не брюзжат.

— Что наиболее интересно, на ваш взгляд, в деятельности смоленских комсомольцев?

— На этот вопрос в двух словах не ответить… Но мне кажется, что сама история смоленской земли, история вековой борьбы с врагами Отечества определяет стержень всей комсомольской работы — воспитание на традициях отцов и дедов. Смоляне испокон веков были ратоборцами, защитниками Руси. Смоленск называют городом-крепостью. По старой Смоленской дороге бежала наполеоновская армия, бежали разбитые под Москвой дивизии Гитлера. Молодые смоляне любят свой край, изучают его историю. Не только, конечно, военную. Но мне, офицеру, особенно по душе внимание комсомольских организаций именно к армии, к истории, связанной с ратными подвигами земляков.

Он еще рассказал о председателе колхоза С. И. Бизунове («Что за душа у него! Он по-отцовски заботится буквально о каждом человеке, особенно о молодежи»), о беспокойствах пионервожатой («Я выступал и полностью поддержал эту девушку»), о том, как понравились ему смоленские комсомольцы упорством…

* * *

Эхом теперь далеких шестидесятых годов остались некоторые подробности сугубо, если возможно так выразиться, профессиональной работы члена ЦК ВЛКСМ Ю. А. Гагарина и его одного выступления перед комсомольцами. Это — память, а память — знание. Совсем не зря живет столетия доброе русское присловье «По старой памяти, что по грамоте».

Еще от автора — в заключение

Предисловие, напомним, подсказывало, как у книги при всем том, что каждая из хроник рассказывала о своем, нашлась единая стержневая тема — о Слове, что становилось Делом.

Но в книге прослеживается, что, вероятно, уже разгадано проницательным читателем, еще один сквозной для всех хроник замысел. Автор не случайно осмелился сделать открытым достоянием то, как в ходе поиска добывался фактический материал. Так было задумано. Оказывается, даже то, что выглядит в памяти прочно знакомым и всесторонне изученным, таит в себе возможность самых неожиданных — больших ли, малых ли, но при этом, надо надеяться, всегда полезных! — находок и дополнений.

Древние латиняне оставили для всех, пожалуй, времен поучительный завет: один может открыть больше другого, но никто — всего.

Внемлите и последуйте ему, любознательные читатели. Все в жизни каждого человека вокруг нас на родной земле — у родителей, у знатных земляков-современников, даже в биографиях великих деятелей истории, о тех, о ком читаем начиная со школьных учебников, все, казалось бы, зная о них, — просит и требует почтительного внимания: вдруг что-то осталось незамеченным…

Примечания

1

Знакомство с поэтом и дипломатом продолжалось всю жизнь. Любопытно такое стечение обстоятельств — со временем Нечаев породнился с семьей Мальцевых (в другом написании Мальцовых), глава которой, Иван Сергеевич, в качестве секретаря русской миссии в Иране остался единственно уцелевшим во время кровавой расправы над Грибоедовым. В одном из его писем Нечаеву говорилось: «Каких ужасов был я свидетелем в Персии! — истинно мои похождения могли бы послужить материалом Шпизу для какого-нибудь ужасного романа, а Шекспиру для кровопролитной драмы». На письме карандашная пометка: «По прочтении просим возвратить». Есть предположение — правдивое описание убийства Грибоедова входило в противоречие с правительственной версией.

2

Рубрика дополнений будет сопровождать каждую хронику. По замыслу автора, она расширит чтение некоторым сводом дополнительных сведений.

3

Стихотворение перепечатывается по «Мнемозине». С. Л. Мухина печатает его в своей статье «Из истории литературы декабризма» по публикации 1887 года из журнала «Русская старина», считая, что оно приводится без цензурных поправок. Но мне показалось важным представить его таким, каким увидели стихи современники.

В чем смысловые отличия? Вместо строчки, посвященной торгашам, стояло «Для судей — воров искусство» и вместо «Скареду…» — «Для попов — Тартюфа роль».

4

В 1845 голу Николай «реорганизовал» систему телесных наказаний. Отныне никаких палок и розог — только треххвостая плеть.

5

Николай создал в своей канцелярии пять отделений. Предполагаю, что Нечаев мог бы стать чиновником четвертого — оно занималось благотворительными воспитательными заведениями. Им управляла вдовствующая императрица Мария Федоровна.

6

1832 год — один московский книгопродавец дает объявление о продаже «Полярной звезды». Власти всполошились. Греч по запросу Бенкендорфа подтверждает крамольность издания. Докладывают царю — царь